26fi
сколько смягчивши речь. «За чтб же вы оставляете тех своих товарищей, которых на Сечи забрала татарва в полонъ? Или вы думаете, что татары поступят лучше, чем ляхи?»
«То татарва, а то лихи—другое дело», отвечал Бульба. «Еще у бусурмана есть совесть и страх Божий, а у католичества и не было, и не будет. Постойте, хлопцы, н я скажу: чтб, если бы вы попались в плен, да начали бы с вас живых драть кожу или жарить на сковродах,— чтб бы вы тогда сказали? А из ваших земляков, из товарищей, из тех, чтб должны до последней крови защищать, из тех товарищей ни один бы не захотел подать руку помощи,— чтб бы вы тогда сказали?»
«А что бы сказали?» произнесли некоторые: «сказали бы: вы помои, а не запорожцы!» Заметно было, что слова Тараса сильно потрясли их.
«Стойте, хлопьята, и я скажу!» кричал атаман. -Ну, скажите, панове брата, куда ваш ум делся? Посудите сами, где вам управиться с таким неприятелемъ? Их больше десяти тысяч, а вас, может быть, две. Ведь пропадете все на месте!»
«Пропадать, так пропадать!» сказал Бульба.
«Оставайтесь ate тут, если уже так захотели своей погибелп! А те, которые разумнее вас, гайда, в дорогу!»
267
«Вы делайте свое, а мы будем делать свое!» сказал Бульба.
Обе стороны неподвижно стали одна против другой и минуту сохраняли мертвое молчание.
Наконец стоявшие в первых рядах поседевшие запорожцы, утупив глаза в землю, начали говорить: «Оно, конечно, если рассудить по справедливости, то и вы исполняете честь лыцарскую, и мы поступаем по лыцарскому обычаю. На то и живет человек, чтобы защищать веру и обычай. Притом жизнь такое дело, что если о ней сожалеть, то уже не знаешь, о чем не жалеть. Скоро будем жалеть, что бросили жен своих. Нужно же попробовать, что такое смерть. Ведь пробовали же всякия невзгоды в жизни. В том и другом случае мы не должны питать друг против друга никакой неприязни. Мы все запорожцы, все из одного гнезда, всех нас вспопла Сечь, все мы братья родные... Спрашиваем каждого: не имеет ли против нас какого неудовольствия?»
«Никакого! всегда были довольны!» закричали все в один голос.
«Ну, так пусть же на расставанья... что будет впредь, то Бог один знает; может быть, ни один из нас уже не увидит дружка дружку, так поцелуемся все».
И две тысячи войска нерецеловадись с двумя тысячами. Кошевой обнял Тараса.