133
лодцы, один другого лучше, один другого краше. Да уже вместе выпьем и за нашу собственную славу, чтобы сказали внуки и сыны тех внуков, что были когда-то такие, которые не постыдили товарищества и не выдали своихъ! Так за веру, паны братове, за веру!»
«За веру!» зогомовелп все, стоявшие в ближних рядах, густыми голосами. «За веру!» подхватили дальние — и все, чтб ни было, и старое и молодое, выпило за веру.
«За Сечь!» сказал Тарас и высоко поднял над головой руку.
«За Сечь!» отдалось густо в передних рядах. «За Сечь!» сказали тихо старые, моргнувипи седым усом; и, встрепенувшись, как молодые соколы, повторили молодые: «за Сечь!» И слышало далече поле, как поминали козаки свой Сечь.
«Теперь последний глоток, товарищи, за славу и всех христиан, какие живут на свете!»
И все козаки, до последняго, выпили последний глоток за славу и всех христиан, какие ни есть на свете. И долго еще повторялось по всем рядам промеж всеми куренямп: «За всех христиан, какие ни есть па свете!»
Уже пусто было в ковшах, а все еще стояли козаки, поднявши руки: хоть весело глядели очи их всех, просиявшия вином, но сильно задумались они. Не о корысти п военном ирибытке те-
пер думали они, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого оружья, шитых кафтанов и черкесских коней; но задумались они, как орлы, севшие на вершинах каменистых гор, обрывистых высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся безпредельное море, усыпанное, как мелкими птицами, галерами, кораблями и всякими судами, огражденное по сторонам чуть видными тонкими поморья-ми, с прибережными, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами. Как орлы, озирали они вокруг себя очами все поле и чернеющую вдали судьбу свой. Будет, будет все поле с облогамп и дорогами покрыто торчащими их белыми костями, щедро обмывшись козацкой их кровью п покрывшись разбитыми возами, расколотыми саблями и копьями; далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами и запущенными книзу усами; будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать из них козацюя очи. Недобро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге! Не погибает ни одно великодушное дело и не пропадет, как малая поро-шинка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист, с седой по грудь бородой, а может быть, еще полный зрелого мулсе-ства, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово.