72
Коли дух нечистый, сгинь с глаз; коли живой человек, не в пору завел шутку — убью с одного прицела».
В ответ на это, привидение приложило палец к губам и, казалось, молило о молчании. Он опустил руку и стал вглядываться внимательней. По длинным волосам, шее и полуобнаженной смуглой груди узнал он женщину. Но она была не здешняя уроженка: все лицо ея было смугло, изнурено недугом; широкия скулы выступали сильно над опавшими под ними щеками; узкия очи подымались дугообразным разрезом кверху. Чем более он всматривался в черты ея, тем более находил в них что-то знакомое. Наконец, он не вытерпел и спросил: «Скажи, кто ты? Мне кажется, как будто я знал тебя, или видел где-нибудь?»
«Два года назад тому, в Киеве».
«Два года назад, в Киеве», повторилъАндрий, стараясь перебрать все, чтб уцелело в его памяти от прежней бурсацкой жизни. Он посмотрел еще раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос: «Ты — татарка! служанка панночки, воеводиной дочки...»
«Чпиш!» произнесла татарка, сложив с умоляющим видом руки, дрожа всем телом и оборотя в то же время голову назад, чтоб видеть, не проснулся ли исто-нпбудь от такого сильного вскрика, произведенного Андрием.
73
«Скажи, скажи, отчего, как ты здесь?» говорил Андрий, почти задыхаясь, топотом, прерывавшимся всякую минуту от внутренняго волнения. «Где панночка? жива ли еще она?»
«Она теперь в городе».
«В городе?» произнес он, оиять едва не вскрики увши, и почувствовал, что вся кровь вдруг прихлынула к сердцу: «отчего ж она в городе?»
«Оттого, что сам старый пан в городе: он уже полтора года, как сидит воеводой в Дубне».
«Что ж, она замужемъ? Да говори же,—какая ты странная! — что она теперь?...»
«Она другой день ничего не ела».
«Какъ?»
«Ни у кого из городских жителей нет уже давно куска хлеба, все давно едят одну землю».
Андрий остолбенел.
«Панночка видела тебя с городского вала вместе с запорожцами. Она сказала мне: «Ступай, скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит,—чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня. Проси и хватай его за колени и ноги: у него также есть старая мать,—чтоб ради ея дал хлеба!»