46
«Иди, тебя выбрали в кошевые!..»
«Помилосердствуйте, панове!» сказал Кирдяга: «где мне быть достойну такой чести! Где мне быть кошевымъ! Да у меня и разума не хватит к отправленью такой должности. Будто уже никого лучшого не нашлось в целом войске?»
«Ступай же, говорят тебе!» кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и уве-щаньями: «Не пяться нее,чортов сынъ! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!» Таким образом введен был Кирдяга в козачий круг.
«Чтб, панове?» провозгласили во весь народ приведшие его: «согласны ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевымъ?»
«Все согласны!» закричала толпа, и от крика долго гремело все поле.
Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому. Кирдяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз; Кирдяга отказался и в другой раз, и потом уже за третьим разом взял палицу. Одобрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко загудело от козацкого крика все поле. Тогда выступило из середины народа четверо самых старых, седоусых и седочуприн-ных козаков (слишком старых не было на
47
Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшого дождя растворилась в грязь, положили ее ему ноголову. Мокрая земля стекла с его головы, потекла по усам и по. щекам, и все лицо замарала ему грязью. Но Кирдяга стоял, не двигаясь с места, и блогодарил козаков за оказанную честь.
Таким образом кончплось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил прежнему кошевому; к тому же и Кирдяга был старый его товарищ и бывал с ним в одних и тех же сухопутных и морских походах, деля суровости и труды боевой жизни. Толпа разбрелась тут же праздновать избранье, и поднялась гульня, какой еще не видывали дотоле Остап и Андрий. Винные шинки были разбиты; мед, горилка и пиво забирались просто, без денег; шинкари были уже рады и тому, что сами остались целы. Вся ночь прошла в криках и песнях, славивших подвиги, и взошедший месяц долго еще видел толпы музыкантов, проходивших по улицам, с бандурами, торбанами, круглыми балалайками, и церковных песенников, которых держали на Сечи для пенья в церкви и для воохваления запорожских дел. Наконец хмель и утомленье стали одолевать крепкия головы. И видно было, как то там, то в другом месте