— 473 -
высокую трибуну не с целью издания закона, который даст право народу над кабаком, даст ему волю над кабаком, а только как средство пропаганды. Гг., ведь мы ничего не сделали, никакого закона мы не издали, а уже против нас закопошились, зашумели, зашипели, словно как змеи, чтобы не дать воспрянуть народному сознании). Мы ничего не сделали, мы внесли только закон, который дал бы народу право над кабаком, а они уже принимают меры, грозят, застращивают, и, скажу более, преследуют; а народ сознает петлю кабацкую, которая на его шее висит, этот гнет кабацкий хуже крепостного права, он тяжелее татарского ига, потому что к народу, когда он будет трезвый, все к нему придет само-собой, все придет и предложится; сытому народу не нужно идти под плети и под пули по чьей-то указке, все у него будет свое дома. Гг., теперь эта борьба тяжелее, чем раньше; когда спаивали народ кабатчики, их презирали и ненавидели, закон о них так говорил, а народ не выбирал кабатчиков ни старшиной, ни старостой церковным, ни гласными, а теперь, гг., за торговлю спиртными напитками акцизным чи-новвикам дают не только чины, но и орденами награждают, и теперь права ограничения по отношению к ним у народа нет. Мы видим, что кабатчики сидят гласными и даже в палатах; это одни из самых опасных для нас, трезвенников, сильных противников, потому что эти люди материально заинтересованы. Я уверен и думаю, что лица, уважаю* щия себя, лица, ценящия высокое собрание, по обычаю, освященному десятками лет, как в городской думе, так и в земских собраниях, когда обсуждают вопросы, лично их касающиеся, то эти лица по этим вопросам уклоняются от баллотировки. Я думаю, что в этом высоком собрании винокуренные заводчики и кабатчики — они есть, я только не буду их называть, они и так известны — при решении этого вопроса,
— 474 —
в котором они заинтересованы, должны с честью выйти отсюда, чтобы сохранить свое честное и порядочное имя. Также, гг., трудно и опасно нам бороться с этим вопросом по следующим причинам. Народным учителям, я имел честь уже докладывать, платят гроши, и чиновникам других ведомств платят гроши, и офицерам платят гроши, а больше всего платят лицам, служащим по винному делу. Естественно, туда выбираются самые дельные, самые способные и развитые, которые блестяще ведут дело. Поэтому-то трудно нам будет бороться. Ведь чиновники, которые служат для народа, — я укажу на Министерства Внутренних Дел, Земледелия, Путей Сообщения, Православного Исповедания, — они по сравнению с чиновниками акцизного ведомства, получают всего 50°|о, а местами даже меньше. Но, гг., самый сильный наш противник и самый опасный наш враг, самый тяжелый, с которым нам придется долго считаться, это есть вкоренившийся в народные массы обычай. Обычай заразителен, обычаю подвержены почти все, обычай есть почти массовое самовнушение. На основании обычая многие принимают приемы обращения, даже походка вызывается обычаем, также и разговор. Следовательно, обычай есть один из самых тяжелых для нас противников. Тард в своей книге «Законы подражания» говорит (Читает): «Нет правительства более мелочного и деспотичного, нет законодательства строже соблюдаемого и более сурового, чем обычай». Вот этот обычай надо будет искоренить из народа, это работа не легкая, работа, которую сделать законом нельзя; нельзя сделать ни приказом, ни запретом, обычай можно только уничтожить воспитанием; воспитывать можно не сразу, воспитывать можно год, два, три, десятки лет. И перед нами это стоить; мы обязаны в школе внушать возрастающему поколению, что спиртные напитки есть яд, что это есть грех. И вот, таким путем, идя
