— 519 —
превосходительство, ему невыгодно, ведь он от каждого тайного продавца вина получает по десять рублей в месяцъ». Комментарии, кажется, излишни. Факт говорит сам за себя и служит ярким доказательством, что награды являются одной лишь фикцией, что с корчемством борьба при помощи обычных мер репрессии невозможна.
Итак, запретительные меры, примененные в обычной обстановке, располагающей к пьянству, цели не достигают. Обходы законов всегда возможны, и никакое запрещение не в состоянии привести к отрезвлению. Корень зла не в доступности водки, а в громадном спросе на этот продукт со стороны населения. Прекрасно выразил эту мысль священник Гепецкий при обсуждении законопроекта о борьбе с пьянством в третьей Государственной Думе. «Если Государственной Думе,— сказал он, — прежде, чем зоговорить о широких народных реформах, о народной нужде, суждено было, в силу случайных, быть-может, причин сказать свое слово о народном грехе, то я боюсь, что мы рискуем быть непонятыми народом. В самом деле, вдумаемся в те условия, которые часто приводят и порождают пьянство, и мы признаем, что с этим злом бороться крутыми мерами невозможно, что это зло можно ослабить только мерами и средствами совершенно иного характера, при котором всякия паллиативные меры являются почти излишними или, по крайней мере, безразличными. Я в принципе не враг тех или иных ограничений, но придаю значение им только, как мерам, имеющим подсобное значение, потому что страсть, влечение, которые питаются корнями, внедренными в почву жизненных условий, всегда найдут выход для своего удовлетворения. Что бы там не говорили, какия бы меры ни принимали—уничтожение и подавление страсти и влечения осуществляются не этими мерами. Подойдем ближе к жизни, посмотрим, какой материал дает нам жизнь, и посмотрим безпристрастными глазами на это. Когда дрожащий от голода и холода Нищий, прождавший весь день на холоде, получит случайную подачку от случайного прохожого и затем бежит и выпивает шкалик водки для того, чтобы на мгно
— 520 —
вение забыться, для того, чтоб^и создать себе на миг иллюзию счастья, то неужели кто-нибудь подымет руку, чтобы бросить в него камень, бросить ему безжалостное осуждение, сказать, что это пьяница, и признать, что все это — уничтожение винных лавок или увеличение емкости посуды—может сделать этого человека трезвым и счастливымъ? Разве мы не знаем, что существует масса профессий, которые требуют чуть ли не 16 часов труда и напряженной работы? Быть-может, это требует иногда от слуги этой профессии, чтобы он искусственно взвинтил свои нервные и физическия силы для того, чтобы выдержать эту работу, а если он не выдержит, то будет вышвырнут за борт жизни? Разве нам неизвестно, господа, что даже образованные люди, таланты — и те иногда становятся горчайшими пьяницами, когда их идеи и стремления разбиваются в суровых условиях действительности, неудачами жизни? Ведь это правда, глубокая правда, против которой не думаю, чтобы кто-нибудь возражал. Таким образом, условия жизни приводят к этому пороку, а в отношении к народу эти условия вне всякого сомнения очень тяжелые, и я никогда,—совесть моя не позволила бы обвинять русский народ в том, что он пьяница. Я не могу этого сделать по самому убеждению, я признаю, что русский народ имеет большой запас еще неиспользованных духовных дарований и сил, но если он пьет, лишенный достаточного числа школ, испытывающий большую нужду,— это все признают, — то он пьет часто не от радости, а от горя, иногда от отчаянного и нравственного безразличия, которое происходит и является следствием его темноты. Вот почему мне кажется, что мы стоим на пути, не особенно правил ном. Мне кажется, что все эти полицейско-административные меры могут только нам дать, так сказать, некоторый самообман. Я думаю, что Государственная Дума должна воспользоваться этим случаем, чтобы сказать свое слово народу, что все эти ограничительные меры, все это паллиатив, что она верит, что только создание лучших условий существования, что только проведение реформ, может действительно явиться верным средством для борьбы с этим зломъ».