Они взяли тело и понесли на плечах в обгорелый лес, стоявший в тылу запорожских войск, и вырыли саблями и копьями яму.
Тарас оставил копье и взглянул на труп сына. Он был и мертвый прекрасен: мужественное лицо его, недавно исполненное силы и непобедимого для жен очарования, еще сохраняло в себе следы их; черные брови, как траурный бархат, оттеняли его побледневшия черты.
«Чем бы ие козак былъ?» сказал Тарас: «и станом высокий, и чернобровый, и лицо, как у дворянина, и рука была крепка в бой — пропалъ! пропал без славы!..»
Труп опустпли, засыпали землею, и через ми-путу уже Тарас размахивал саблею в рядах неприятельских, как ни в чем не бывало. Разница была в том только, что он теперь бился с бблыдим исступлением, сгорая желанием отметать смерть сына. Прибывший в то время его собственный полк, под начальством Товкача, доставил ему значительный перевес. Он наконец узнал, кто был виной отступничества его сына, и положил, во чтб бы ни стало, взять город. И он бы исполнил это: свирепый, он бы протек, как смерть, по его улицам; он бы вытащил из з&мка ее своею железной рукой, ее, обворожительную, нежную, блистающую; свирепо повлек бы ее, схвативши за длинные, обольстительные волосы, и его кривая сабля
263
сверкнула бы у ея голубиного горла... Но одно непредвиденное происшествие остановило его. на пути непримиримой мести.
VI.
В запорожское войско пришло известие, что Сечь взята, разорена татарами и бблыпая часть остававшихся запорожцев забрана в плен, вместе с несколькими пушками. В подобных случаях обыкновенно козаки старались, не теряя времени, настигнуть хищников на возвратной их дороге п перехватить добычу, потому что, тремя неделями позже, уже этого сделать было невозможно, и пленные козаки могли вдруг очутиться на рынках Великой Азии. Кошевой положил, и мнение его подкрепили прочие чины, идти на помощь немедленно, рассуждая, что уже довольно они отомстили за измену полякам и смерть гетманов и что опустошенные ноля будут помнить, как гостили на них запорожцы.
На это изъявил согласие и Бульба, хотя ему чрезвычайно хотелось взять город. Уже он отправился, чтобы отдать приказ вьючить коней и мазать телеги, как вдруг остановился и сказал: «Я хотел спросить еще об одном у тебя, атаманъ! Ведь, кажется, в неприятельском войске есть наших человек тридцать в плену?»